ВОЗЗРЕНИЯ НА ПРИРОДУ ПСИХИЧЕСКОГО: ЧАСТЬ 10

Во времена Гераклита представление о Логосе как правящем всем сущим мировом огне было безусловно материалистическим, поскольку античная мысль еще не проделала работу по отра­ботке категории причинности, по отчленению ее от другой кате­гории — цели, по противопоставлению материальных процессов (причина движения которых скрыта в них самих) идеальным формам. Не было еще ни Протагора, ни Пифагора, ни Демо­крита, ни Платона. Стоики вышли на философскую сцену после того, как все эти членения и сопоставления были произведены.

ВОЗЗРЕНИЯ НА ПРИРОДУ ПСИХИЧЕСКОГО: АРИСТОТЕЛЬ

Уроженец Стагиры (Северная Греция), сын медика при ма­кедонском царе, Аристотель готовился к врачебной профессии, и его первоначальное образование носило естественнонаучный характер. Семнадцатилетним юношей он пришел в Афины, где шестидесятилетний Платон возглавлял академию, с которой Аристотель вначале был тесно связан, но вскоре порвал. Уехав через 20 лет из Афин, он жил в различных городах Малой Азии, где не только учил, но и занимался научными исследованиями, преимущественно в области биологии. Он был воспитателем Александра Македонского, который впоследствии, во время по­ходов, приказал отправлять своему старому учителю (в Афины, где он основал свою школу-лицей) образцы растений и животных из завоеванных стран.

ВОЗЗРЕНИЯ НА ПРИРОДУ ПСИХИЧЕСКОГО: ПЛАТОН

Новое толкование души, а также трудности предшествующего античного детерминизма использовал Платон (428—348 до н.э.), в философской системе которого отразились идеологические и политические устремления реакционной части рабовладельче­ского общества. Платон выступил в бурный период истории Аттики. Начиналась Пелопоннесская война, резко обострившая внутренние противоречия рабовладельческой Греции и борьбу политических партий. Враждебность материализму, пронизываю­щая философию Платона, имела политические основания. От ма­териализма, утверждал Платон, молодежь впадает в безбожие и подрываются устои общественного порядка.

ВОЗЗРЕНИЯ НА ПРИРОДУ ПСИХИЧЕСКОГО: СОКРАТ

Сократ, сын ваятеля и акушерки, получив общее для афинян того времени образование, стал философом, обсуждавшим про­блемы теории познания, этики, политики, педагогики с любым человеком, согласившимся отвечать на его вопросы в любом месте — на улице, на рыночной площади, в любое время. Сократ в отличие от софистов не брал деньги за философствование, и среди его слушателей были люди самого различного имущест­венного положения, образования, политических убеждений, идейного и нравственного склада. Смысл деятельности Сократа (она получила название диалектики — нахождение истины с по­мощью беседы) состоял в том, чтобы с помощью определенным образом подобранных вопросов помочь собеседнику найти истин­ный ответ (так называемый сократический метод) и тем самым привести его от неопределенных представлений к логически ясному знанию обсуждаемых предметов (обсуждению подвер­гался обширнейший круг «житейских понятий» о справедливости, несправедливости, добре, красоте, мужестве и т. д.). Девиз Сократа гласил: «Познай самого себя». Но ошибочно Выло бы истолковывать это знаменитое выражение в том смыс­ле, что Сократ впервые в истории психологии обратился к интроспекции как особому методу познания *.

ВОЗЗРЕНИЯ НА ПРИРОДУ ПСИХИЧЕСКОГО (часть 5)

Успехи, достигнутые древнегреческими материалистами в по­нимании души, были огромны. Они обусловили крупный скачок от мифологического мышления к научному. Принципы необхо­димости (Гераклит), упорядоченности (Анаксагор), причинности (Демокрит) были утверждены применительно не только к физи­ческой природе, но и к психической деятельности. Материали­стическое направление явилось методологической основой есте­ственнонаучного объяснения конкретных психических проявле­ний: чувственных восприятий, индивидуальных различий, снови­дений, памяти, аффектов и др. Оно разрушало мифологические воззрения на действительность, отстаивало принципиально но­вую трактовку природы, физического мира. Человек выступал как частица этого мира, живущего по естественным законам, построенного из воды, огня или воздуха, из анаксагоровских гомеомерий или демокритовских атомов.

ВОЗЗРЕНИЯ НА ПРИРОДУ ПСИХИЧЕСКОГО: Демокрит

Демокрит (ок. 460—370 до и. э.) вслед за Левкиппом (пред-пол. 500—440 до н. э.) разработал атомистическую модель мира, воплотившую в себе принцип причинности. В беспредель­ном пространстве, сочетаясь в несчетное множество миров, дви­жутся по неизменным законам неделимые и непроницаемые частицы, среди которых наиболее подвижными являются легкие и шарообразные атомы огня, образующие душу. Душа, таким образом, лишь одна из разновидностей вещества среди других. Физический закон рассеяния применим и к телу, и к душе, которая тоже является телесной. Поэтому Демокрит отвергает бес­смертие души.

ВОЗЗРЕНИЯ НА ПРИРОДУ ПСИХИЧЕСКОГО: Анаксагор

Анаксагор (500—428 до н. э.), считая мир состоящим из бесчисленного множества качественно различных частиц (гомеомерий), учил, что их движение упорядочивается благодаря уму. Гермин «ум» («нус») был одной из главных категорий древне-греческой философии. Он указывал на начало, придающее процессам природы и человеческому поведению (включая мышление) закономерный характер. Заблуждением было бы соеди­нять этот термин с возникшими значительно позднее взглядами на ум как особую бестелесную сущность, внешнюю по отноше­нию к материальным телам и организму, в котором она проявляется. Именно исходя из этих позднейших взглядов, некоторые авторы пришли к выводу, будто приоритет в подчинении материальных и психических явлений высшему разуму (духу) при­надлежит Анаксагору (так полагал, например, известный немецкий психолог Клагес). В действительности же Анаксагор шел общим путем древнегреческих материалистов, стремясь найти в самой природе, в характере ее движения и законов основу тех явлений, которые представляют сферу разума.

ВОЗЗРЕНИЯ НА ПРИРОДУ ПСИХИЧЕСКОГО (продолжение. часть2)

Душа, согласно Гераклиту, испаряется из влаги. Вновь воз­вращаясь во влажное состояние, она гибнет. Но между состояниями «огненности» и «влажности» имеется множество переходов. Так, опьяневший муж «не замечает, куда идет, ибо психея его влажна». Напротив, чем душа суше, тем она мудрее и лучше. «Огненность» и «влаж­ность» непрерывно порождают одно другое. Каждое из состоя­ний является одновременно и самим собой, и другим.

ВОЗЗРЕНИЯ НА ПРИРОДУ ПСИХИЧЕСКОГО

В родовом обществе господствовало мифологическое представ­ление о душе. Каждая конкретная чувственно воспринимаемая вещь наделялась сверхъестественным двойником — душой (или многими душами). Такой взгляд называется анимизмом (от лат. аnima — душа). Окружающий мир воспринимался завися­щим от произвола этих душ. Первоначальные воззрения на душу поэтому относятся не столько к истории психологического знания как такового (в смысле знания о психической деятель­ности), сколько к истории общих воззрений на природу.

РАЗВИТИЕ АНТИЧНОЙ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ МЫСЛИ (продолжение)

Известная картина Рафаэля «Афинская школа» изображает Платона указывающим рукой на небо, Аристотеля — на землю. Здесь схвачено существенное различие концепций и методов двух философов. Платон учил, что истинная реальность, како­вой он считал сферу вечных, бестелесных, чуждых всему мате­риальному идей, постигается устремленным к этому высшему миру чистым умозрением. Философию Платона подверг критике его ученик Аристотель.

РАЗВИТИЕ АНТИЧНОЙ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ МЫСЛИ

С древнейших времен происходило взаимодействие культур; идеи и духовные ценности, сложившиеся в недрах одной куль­туры, оказывали воздействие на другие. Поэтому особенности древнегреческой цивилизации не должны рассматриваться изо­лированно от достижений Востока. Это относится и к античной философии, охватывавшей всю совокупность научных взглядов. Зарождение ее было обуслов­лено коренными изменениями в материальной жизни людей, своеобразной «промышленной революцией», связанной с перехо­дом от бронзы к железу в сфере производства.

ЗАРОЖДЕНИЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ МЫСЛИ В СТРАНАХ ДРЕВНЕГО ВОСТОКА (продолжение. часть 7)

Между различными культурами издавна происходил обмен материальными и духовными ценностями, но в настоящее время в отношении многих идей утрачена возможность выяснить, возникли ли они на почве данной культуры или оплодотворили ее, будучи усвоены от других. Так, например, представление о кровообращении как главном факторе телесной и психической жизни разрабатывалось в Вавилоне, Египте, Китае, Индии, Гре­ции. Но кому принадлежит приоритет и каковы были пути пе­редачи этого учения (в том случае, если оно не возникло у одного народа независимо от другого), остается невыяс­ненным. То же можно сказать и про учение об основных элементах мира, определяющих материальный состав организма и харак­тер его функций. Общие закономерности развития психологических идей на Востоке и на Западе одни и те же. Повсюду зарождение и эво­люция научных представлений находились в зависимости от опытного изучения организма как части природы. Повсюду эти представления пробивались сквозь мистико-религиозную догма­тику, подавляющую свободное исследование. Вместе с тем из-за слабого развития производительных сил и соответственно естествознания на Востоке не сложилась меха­нико-математическая модель мира как основа и прообраз мо­дели живого организма и его различных функций, в том числе психических. Первоначальная форма причинного объяснения природы в целом (а не только ее отдельных частных связей) зародилась и на Востоке, и на Западе в виде учения о том, что все объекты, включая человека, возникают путем смешения и перемещения основных частиц, причем на Востоке, возможно, это учение появилось раньше. Во всяком случае оба философа, представлявшие его в Греции,— Эмпедокл и Демокрит — были непосредственно связаны с восточной наукой. Безотносительно к возможным влияниям общее направление поисков было однотипным у индийских, китайских, греческих мыслителей. Смешением и перемещением частиц объяснялись различия в ощущениях, темпераменте и других особенностях ду­шевной жизни. Однако первоначальная «элементаристская» форма причинного объяснения была лишь подготовительным этапом к более совершенной детерминистской схеме, согласно которой организм представляет машину, приводимую в движе­ние внешними силами и вместе с тем не распадающуюся под их действием. Эта схема утверждается с развитием капитали­стических отношений, потребовавших внедрения в производство принципов механики. Новое понятие об организме позволило истолковать его функции, в том числе психические, как производное от воздей­ствия внешних стимулов на внутреннюю организацию («машину тела»). В рабовладельческих и феодальных обществах такое понимание не было достигнуто ни на Востоке, ни на Западе. Между тем только после победы механистических воззрений на психику научная мысль смогла подняться к более высоким уров­ням причинного анализа. Таким образом, благодаря преобра­зованиям в общем складе научного мышления, в свою очередь обусловленным переворотом в производстве и социальных отно­шениях, развитие психологии в европейских странах пошло в новое время иным путем, чем на Востоке, застывшем на ста­дии феодальных отношений.
}

ЗАРОЖДЕНИЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ МЫСЛИ В СТРАНАХ ДРЕВНЕГО ВОСТОКА (продолжение. часть 6)

В Индии учение Локаяты (чарваков) в борьбе с мистикой и религиозной метафизикой вообще отвергло понятие о Я как самостоятельной сущности. Аргументация чарваков сводилась к тому, что органы чувств нам ничего не говорят о Я, а косвен­ное значение, полученное путем вывода, не может быть досто­верным. Сознание — побочный продукт четырех основных эле­ментов природы. Об учении чарваков дошло очень мало сведений. Известно, что оно разрабатывалось четырьмя школами. Одни отождест­вляли сознание с организмом в целом, вторые — с жизненной силой (вероятно, имелось в виду общебиологическое начало), третьи — с деятельностью органов чувств, четвертые — с мана-сом, т. е. с психическим в широком смысле слова (3, 233). Чар-ваки были одними из первых в истории психологии борцов с принципом субстанциональности сознания (На Западе понятие о сознании в отличие от понятия о душе сложилось позже).

ЗАРОЖДЕНИЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ МЫСЛИ В СТРАНАХ ДРЕВНЕГО ВОСТОКА (продолжение. часть 5)

В античной психологии, как мы дальше увидим, также шел поиск переходных моментов от ощущения к мышлению. Но здесь центром анализа стали представления, т. е. образы, сохраняю­щиеся после воздействия предмета на органы чувств. В индий­ской психологии основное внимание уделялось восприятию как таковому, различным преобразованиям внутри чувственного об­раза.

ЗАРОЖДЕНИЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ МЫСЛИ В СТРАНАХ ДРЕВНЕГО ВОСТОКА (продолжение. часть 4)

В основе ряда индийских теорий умственной деятельности лежит идея неразрывной связи органа познания с объектом по­знания. Эти теории рассматривали несколько форм связи ощу­щающего органа с объектом. Так, ньяики выделяли:

• общение со всеми индивидуальными объектами данного класса;
• обще­ние с объектом через его образ, оживляемый в памяти;
• об­щение с тончайшими прошлыми и будущими объектами, вызы­ваемое путем углубленного размышления.

Под первым спосо­бом имелось в виду созерцание общего, под вторым — ассо­циация (зрительное восприятие сандалового дерева вызывает «общение» с его запахом), под последним — йоговское воспри­ятие. Обратим внимание на толкование познавательного акта: он не только направлен на какую-либо объективную сферу, но и неотделим от нее. Считалось, что познающее может появиться только совместно с внеположным ему познаваемым. В индийской литературе издавна различались две формы восприятия: неопределенное (нирвикалпа) и определенное (савикалпа). Первое — чисто сенсорное, дающее непосредственное впечатление о предмете при его контакте с органом, второе — расчлененное, воплощенное в речевых структурах. Представи­тели школы Веданта понимали под неопределенным восприя­тием хаотическую массу чувственных впечатлений, в которой не содержится ни индивидуального, ни общего. Восприятие стано­вится определенным благодаря понятию. Понятия же, согласно одному из главных комментаторов Веданты, Шанкаре (конец VIII — начало IX в.), — это архетипы, по образцу которых копи­руется чувственный мир. Буддисты утверждали, что определенное восприятие — это уже не восприятие, так как оно испорчено влиянием интеллекта, подводящего его в практических целях под категорию субстанции, рода и т. д. Слово как произвольный знак множества объектов искажает образ, препятствует созерцанию вещи в ее неповторимости. Ряд представителей школы Миманса критиковали и ведантистов, и буддистов, утверждая, что неопределенное восприятие имеет два аспекта — родовой и специфический, которые, од­нако, еще не представлены в нем расчлененно. Родовой признак присущ многим индивидуальным объектам, специфический — только данному. При неопределенном восприятии объект не может быть осознан в своей единичности, ибо для этого тре­буется отграничить его от других. Но он не может быть осознан и как родовой аспект, поскольку для этого он должен быть объединен с другими, что достигается лишь благодаря речи, разделяющей и обобщающей то, что свойственно вещам самим по себе.
}

ЗАРОЖДЕНИЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ МЫСЛИ В СТРАНАХ ДРЕВНЕГО ВОСТОКА (продолжение. часть 3)

Возникшие позже философские школы (Санкхья, Веданта, йога, Миманса, Ньяя, Вайшешика) также подчиняли изучение души метафизико-этическим задачам. Веданта развивала субъективно-идеалистические тенденции Упанишад. Настоящее Я — это не бренное тело, не субъект как носитель впечатлений в состоянии бодрствования или во сне, а особое интуитивное сознание. В нем субъект и объект, внеш­нее и внутреннее не различаются. Это Атман, который тождест­вен Брахману — бесконечному космическому сознанию, основе мира. Индивидуальная душа отличается от Атмана. Ее боже­ственная природа скрыта за потоком чувственных восприятий и телесных стремлений. Путем познания и строгой моральной дисциплины она избавляется от них, становясь идентичной Брахману. Другая школа — йога — учила, что для достижения истин­ного познания необходимо подавить все виды затемняющей его психической деятельности. Йога выработала систему приемов (так называемый восьмиричный путь), включающих сперва ре­гуляцию телесных функций (поза, дыхание и др.), а затем и внутренних психических актов — внимания и мышления. Стрем­ление разрешить этико-психологические вопросы определило живой интерес к психологии индивида. Разрабатывались спе­циальные приемы расчленения психических состояний и даже управления ими. Этической направленностью отличаются также и школы, сложившиеся около середины первого тысячелетия до н. э. в Китае. В качестве глав этих школ почитались Лао-цзы, Конфуций и Мо-цзы. Полулегендарному Лао-цзы (конец IV — начало V в. до н. э.) приписывается создание книги «Дао дэ цзин»—выдаю­щегося памятника мировой философии. В ней натурфилософский взгляд на бытие, восходящий к древнему понятию о дао *, со­единяется с постулатами, предписывающими человеку опреде­ленный способ поведения по отношению к дао, а именно не­деяние (у-вей).

Дао (путь, дорога) относится к важнейшим категориям древнекитай­ского мышления. В представлении о нем запечатлелась идея всеобщей зако­номерности, правящей землей и небом, всем происходящим в мире.

Если даосизм требовал постичь путь мирового процесса с целью следовать ему, то другое течение китайской философ­ско-религиозной мысли — конфуцианство — имело иную направ­ленность: размышления о традициях, обычаях, нравах. Дао для него — это сила, которая действует в нравственном общении людей, в поведении правителей и истории государства. Конфу­цианством была поставлена проблема соотношения врожден­ного и приобретенного в человеческой психологии. Основа­тель школы Конфуций (551—479 до н. э.) учил, что знания и психические качества являются врожденными. Человек по при­роде добр, портят его внешние обстоятельства. Стало быть, нужно преодолеть их вредоносное влияние, воспитывая способ­ность к самоуглублению и внутреннему совершенствованию. Эту точку зрения отстаивал крупнейший последователь Конфуция — Мэн-цзы (ок. 372—289 до н. э.). Но в конфуцианстве возникло и другое течение, представленное Сюнь-цзы (ок. 298—238 до н. э.). Отрицая врожденность таких положительных моральных ка­честв, как сострадание, скромность и другие, он считал, что человек по природе зол, доброта же — продукт воспитания. Если было бы иначе, то людей не нужно было бы воспитывать. Для чего стремиться к тому, чем владеешь? Характер человека подобен сосуду, в который горшечник превращает глину. Этико-религиозный идеал школы Мо-цзы (ок. 480—400 до н. э.) отличался от мистических тенденций даосизма, конфуци­анского самоуглубления, которому противопоставлялось актив­ное воздействие на жизнь.
}

ЗАРОЖДЕНИЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ МЫСЛИ В СТРАНАХ ДРЕВНЕГО ВОСТОКА (продолжение. часть 2)

От медиков идет и учение о темпераментах. Оно выражало стихийно-материалистическое понимание причин индивидуаль­ных различий между людьми. Обоснование этих различий гумо­ральными особенностями вытекало из учения об элементах тела. За основу темперамента индийские и китайские врачи прини­мали три элемента: воздухоподобное начало (у китайцев ци), желчь (иногда кровь) и слизь. Соответственно люди в зависи­мости от преобладания одного из элементов разделялись на несколько типов. Китайские медики выделяли следующие типы людей:

• С преобладанием желчи (или крови): сильный, храбрый, сходный с тигром.
• С преобладанием ци: неуравновешенный, подвижный, по­добен обезьяне.
• С преобладанием слизи: медлительный, малоподвижный.

Хотя развитие естественнонаучных знаний о человеческом организме и сковывалось различными религиозно-моральными запретами, рациональное объяснение психофизиологических яв­лений пробивало себе путь. Оно выразилось в представлениях о воздухе как носителе душевных процессов, непосредственно соединяющем живое со средой; в идее о зависимости души от жизни тела; в объяснении свойств этого тела (в том числе пси­хических) смесью в нем природных элементов. Новые социальные запросы обусловили появление философ­ских школ, хотя и тесно связанных с религией, но вместе с тем перешедших к рациональному, логическому обсуждению корен­ных вопросов человеческого существования и его отношения к миру в целом. Философские направления складываются в Ин­дии и Китае в середине первого тысячелетия до н. э. в обста­новке острой социально-политической борьбы. Эти школы исходили из прежде сложившихся категорий и представлений, перерабатывая их соответственно новым идеоло­гическим запросам. Для Индии исходными стали тексты Вед (второе тысячелетие до н. э.), завершением которых считались Упанишады (ок. 1000 г. до н. э.). Загадочный язык Вед откры­вал широкий простор для далеко расходящихся интерпретаций. Проблема души обсуждалась прежде всего как этическая с точки зрения правильного поведения, усовершенствования личности, достижения блаженства. Общепринятыми являлись догматы о переселении душ, воздаянии и избавлении. В этом плане складывалось основное содержание возникших в VI в. до н. э. религиозных учений джайнизма и буддизма. Решая этические проблемы, оба направления выражали опре­деленные взгляды на душевные явления в их отношении к те­лесным. Джайнизм считал тело источником несвободы души. Буддизм отрицал душу как особую сущность: психическое — поток неповторимых мгновений, сменяющих друг друга состоя­ний.
}

ЗАРОЖДЕНИЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ МЫСЛИ В СТРАНАХ ДРЕВНЕГО ВОСТОКА

За несколько тысячелетий до нашей эры на Востоке склады­ваются великие цивилизации: египетская, индийская, китайская и другие, в недрах которых зародились идеи, приведшие к современному научному знанию. Основой этого движения служил относительно высокий уровень производственной деятельности, материальной культуры. Развитие производительных сил привело, как известно, к классовому расслоению общества, возник­новению рабовладельческих государств. В них господствовала религиозная идеология, неотъемлемым компонентом которой является миф о бессмертии души, способной покидать тело, странствовать, перемещаться по ту сторону видимого мира. Вместе с тем дошедшие до нас источники запечатлели не только религиозные воззрения на психическую деятельность. Они содер­жат и ростки естественнонаучного знания о ней. Предпосылкой этого знания было общее представление о том, что живое тело находится в зависимости от внешней природы, а деятельность души в свою очередь — от организма. В пределах телеолого-мифологического способа объяснения вещей созревали представления, вступавшие с ним в противоре­чие. Происходил процесс рационализации мифов, субъектопо-добные силы постепенно становились безличными. Старые поня­тия приобретали новые признаки. И хотя божество по-прежнему оставалось верховным владыкой, его воздействие на человече­скую жизнь оказывалось все более опосредованным. Это, в частности, можно проследить по описанию механизма психи­ческой деятельности в египетском так называемом «Памятнике мемфисской теологии» (конец четвертого тысячелетия до н. э.). Согласно этому произведению, устроителем всего существую­щего, вселенским архитектором является бог Птах. Что бы люди ни помышляли, ни говорили, их сердцами и языком ведает он. Значение органов чувств, например, таково: боги «создали зре­ние глаз, слух ушей, дыхание носа, дабы давали они сообщение сердцу». Что касается сердца, то оно «всякому сознанию дает восходить». Иначе говоря, уже в этом древнем папирусе содержался вывод о том, что условием «Всякого сознания» является деятельность центрального телес­ного органа. Чтобы открыть соотношение «периферия — центр» примени­тельно к познаваемой деятельности человека, требовалась высо­кая степень обобщения эмпирического материала. Не менее важным с точки зрения естественнонаучного понимания психики был и высказанный в рассматриваемом сочинении взгляд на слово. Как известно, слово воспринималось сознанием древних людей как двойник вещи, владение им приравнивалось к овла­дению предметом, его считали средством магического воздейст­вия и т. д. Но в «Памятнике мемфисской теологии» мы встречаем нечто иное. Там утверждается: «Язык же повторяет то, что замыслено сердцем». Стало быть, порождения языка лишь повторяют то, что производится тем же самым телесным органом, куда сте­каются сообщения от органов чувств и где «восходит сознание». По мнению одного древнего автора, так созданы были все ра­боты, все искусства, делание рук, хождение ног и т. д. Созданы-то они были пресловутым Птахом, но планы свои он реализовал с помощью тела, действующего в силу собственного устройства. В этом устройстве периферические органы соединены с цент­ральным, из которого исходят сознание и речь. Так рождались взгляды, которые, оставаясь в целом в пре­делах теологического мировоззрения, вели к причинному пони­манию отдельных явлений. Такое понимание не могло иметь тогда другой опоры, кроме достижений древневосточной ме­дицины. Однако большим препятствием для ее развития были религиозные предрассудки, запрещавшие анатомировать тело. Схема организма неизбежно выглядела фантастически и пере­давалась в таком виде из поколения в поколение. Во всех странах Востока (а затем и в Древней Греции) решающее значение отводилось кровообращению, а основой жизненности считались два начала: жидкость крови и ее воз­дух. В китайских медицинских источниках («Книга о внутрен­нем», основной текст которой принято относить к VIII в. до н. э.) главным органом, «князем тела» также считается сердце, а за основу жизненных отправлений принимается воздухообраз­ное начало — ци. Смешиваясь в организме с другими состав­ными частями, ци наряду с физиологическими выполняет и пси­хические функции. Оно сообщает человеку дар речи и «движет мыслями». Если мысли локализовывались в сердце, то чувст­ва — в печени. По мнению медиков Древней Индии, главный орган психи­ческой деятельности также помещался в сердце. Лишь впослед­ствии наряду с «сердцецентрической» появляется «мозгоцентрн-ческая» схема.
}

Научно-категориальный анализ (продолжение)

Раскрывая в развитии научных идей связь актуального (при­сущего данной эпохе) и исторического (присущего всему исто­рическому процессу), категориальный анализ разрешает анти­номию «антикваризма — презентизма» с новых позиций. Для «презентизма» (от лат. — настоящий) характерна установка на то, чтобы рассматривать прошлое науки с точки зрения современных представлений и соответственно отвергать как ненаучное все, что им не соответствует.

Антикваризм, напротив, предлагает начисто отрешиться от «бремени» сегодняшних воз­зрений, чтобы понять прежнюю эпоху, строй ее мышления исходя из ее собственных критериев и норм.

Научно-категориальный анализ

С позиций материалистической диалектики становится возмо­жен научно-категориальный анализ психологического познания. Категории — наиболее общие, устойчивые, взаимосвязанные и друг к другу несводимые формы и организаторы работы мысли. Они не ее спонтанное творение, а активное отображение неза­висимой от нее реальности, в психологии — психической реаль­ности. Учение о философских категориях (таких, как форма и содержание, количество и качество и т. п.), как и учение о грам­матических категориях, имеет длительную историю. Чго ка- састся категорий конкретной науки, действительных только и отношении определенной предметной области, то они остаются малоизученными. Сами приемы научно-категориального (в от­личие от философско-категориального и грамматико-категориального) анализа еще не разработаны. Между тем категори­альный подход, как мы полагаем, открывает широкие перспек­тивы для исследования динамики научных идей, логики их развития, разработки коренных проблем истории, теории и орга­низации исследовательской деятельности. Применительно к про­блемам истории науки категориальный подход позволяет трак­товать как дополнительные (а не несовместимые) следующие антитезы.

Систематология

Датский психолог К. Мадсен, исходя из необходимости подвергнуть научному анализу саму науку, пред­ложил разработать сравнительное учение о психологических те­ориях, названное им «систематологией». Под «теорией» вслед за шведским философом Г. Гёрнебомом он понимает «научный текст», или «рассуждение» (письменное и устное), а под «метатеорией»—теоретический анализ этого текста. В ор­ганизации текста выделяется несколько уровней, или страт: а) дескриптивная (описательная), б) гипотетическая (объясни­тельная) и в) метастрата, которая включает суждения исследо­вателя (автора текста), о том, что такое знание, истина, метод, модель и т. п., а также его представления о корреляциях между психическим и телесным. Разделив научный текст на эти страты, «систематолог» вычисляет «коэффициент гипотетичности», т. е. соотношение между чисто теоретическим составом научного текста и содержанием, доступным прямой эмпирической про­верке. Мадсен предполагает, что с помощью этой методики может быть оценено такое важнейшее свойство теории, как ее «объяснительная сила». В основу «систематологии» Мадсен положил постулат об «экономии мышления» — это ложное позитивистское убеждение в том, что «непосредственно наблюдаемое» составляет реаль­ное, истинное содержание научного знания. Исходя из этого постулата, Мадсен отдает предпочтение теориям, имеющим наи­меньший «коэффициент гипотетичности». Например, теория нео­бихевиориста Халла, имеющая, по подсчетам Мадсена, «коэф­фициент гипотетичности» 0,30, значительно более эмпирична и менее спекулятивна, чем теория необихевиориста Толмена (в ней указанный коэффициент равен 1,43). Он разработал программу для вычисления ценности психологических теорий на компьюте­рах. Но видимость математической точности и объективности «систематологического» анализа, его мнимой независимости от вкусов и пристрастий историка лишь маскирует его коренные изъяны, обусловленные позитивистской методологией.
}

Схема Брунсвика

В работе «Концептуальный фокус некото­рых психологических систем» Эгон Брунсвик предложил клас­сификацию основных психологических концепций, исходя из общей схемы «организм и его окружение». Брунсвик Эгон (1903—1955) —венгерский психолог, с 1937 г. — профес­сор в США, основные экспериментальные исследования относятся к области константности зрительного восприятия. Развил положение о том, что законы психологии носят вероятностный характер и должны учитывать «человеческую экологию», т. е. своеобразие среды, в которой совершается действие. Теорию Брунсвика иногда называют «пробаблистским функционализмом». Главные компоненты этой схемы следующие: с — отдаленное прошлое организма; в — физические тела, которыми манипули­рует организм (или дистальные стимулы, т. е. объекты среды, находящиеся на известном расстоянии от организма); а — про­ксимальные стимулы (раздражители, которые приходят в непо­средственный контакт с рецепторами); О — организм; А — про­ксимальные реакции (мышечные движения); В — дистальные эффекты реакций, т. е. изменения, производимые организмом в среде; С — отдаленные последствия деятельности. Эту общую схему Брунсвик соотносит с отдельными истори­чески сложившимися направлениями. Структурализм (концеп­ция, считающая задачей психологии выявление основных эле­ментов сознания и структурных связей между ними) и гештальтизм (концепция, трактующая сознание как преобразование целостных «полей») ограничиваются отношением «проксималь­ные стимулы — организм». «Классический» бихевиоризм (счита­ющий предметом психологии двигательные реакции на стимулы) ограничивается связкой «проксимальные стимулы — прокси­мальные реакции (а — Л)». Фрейдизм сосредоточивается на за­висимости организма от его отдаленного прошлого (с — О), функционализм — на отношении объектов среды к операциям с ними (в—А). Исходя из этой схемы, Брунсвик отметил, что каждая из перечисленных теорий — один из фрагментов целост­ного процесса. Она абсолютизирует свои представления и пре­вращает их в единственный предмет психологии. Однако для анализа истории психологического познания схема Брунсвика непригодна: причин генезиса и распада теорий она не ра­скрывает.
}

Концепция «предписаний»

Приняв куновские критерии пара-дигмальности, Роберт Уотсон отнес психологию к предпарадиг-мальным наукам, поскольку она не выдерживает испытание этими критериями. Вместе с тем он предпринял попытку найти в структуре и динамике психологического познания некоторые инварианты (контрастирующие пары-диады), предписывающие исследователям их методологическую ориентацию . Детализация списка «диад» не спасает исходную концепцию Уотсона от слабых сторон, обусловленных тем, что пары рас­сматриваются как внеисторические по своему содержанию и внеположные предметному развитию психологии. Любая из пар может быть понята только в конкретно-историческом контексте. Такие, скажем, «предписания», как «детерминизм», «объекти­визм», «механизм», приобретали совершенно различный смысл в системе идей французских материалистов или Сеченова, Леба или современной кибернетики. Поэтому подобные «диады» ни сами по себе, ни в сочетаниях не образуют «матрицу», которая позволила бы упорядочить исторический материал соответст­венно особенностям его действительной динамики и логики.
}

Парадигмальный подход

В книге «Структура научных рево­люций» Кун представил привлекшую к себе широкое вни­мание схему закономерного движения научных идей, соглас­но которой в этом движении имеются различные периоды. На ранних стадиях (предпарадигмальный период) между отдель­ными исследователями нет общего согласия по поводу границ, проблем, методов, основных понятий изучаемой ими области. Но когда наука достигает высокой степени зрелости, склады­вается парадигма как «общепринятый образец актуальной научной практики». Парадигма, согласно Куну, достаточно сильна, чтобы пленить на длительное время умы ученых, отвле­кая их от поиска альтернативных направлений. Вместе с тем она достаточно открыта, чтобы в ее пределах шла обычная для «нормальной науки» работа — решение «кроссвордов», задавае­мых природой. Парадигма включает законы, теоретические выводы и спо­собы их приложения к новым задачам. До поры до времени все работающие в данной науке следуют принятой парадигме как единственно возможной. Не совместимые с ней факты (факты-аномалии) либо вообще игнорируются, либо «рационализи­руются»— подстраиваются под ее каноны. Однако эти факты в конце концов ее расшатывают и создают ситуацию кризиса. Наступает нечто подобное предпарадигмальному периоду: разно­гласия школ, столкновения несовместимых теорий и т. п. Эпоха «нормальной науки» кончается. Происходит революция, и воца­ряется новая парадигма. Представление о парадигме у Куна нераздельно связано с представлением о научном сообществе, единство которого удерживается именно благодаря ей. Появле­ние же школ и систем, согласно Куну, показатель распада как сообщества, так и парадигмы. Д. Палермо, приложив куновский анализ к психологии, вы­сказал мнение, что ее исторический путь определили две пара­дигмы — интроспекционистская и бихевиористская. Переход от одной к другой означал научную революцию. Сейчас бихевио­ризм в состоянии кризиса. На очереди его замена другой пара­дигмой. Наиболее вероятный претендент «парадигма Хомского». Возражая против такой интерпретации новейшей истории психологии, Л. Брискман указывает, что ни интроспекционизм, ни бихевиоризм не являлись «общепризнанным научным дости­жением», не служили моделями исследовательской практики для психологов. За признание психологии «парадигмаль-ной наукой» высказались М. Маркс и В. Хиликс. Они допус­тили, что в этой науке одновременно действует несколько пара­дигм, среди которых, как они полагают, наиболее сильной в наши дни становится парадигма «оперантного обусловлива­ния» американского бихевиориста Скиннера. Идея о сосуществовании в одну эпоху нескольких парадигм разрушает принятый авторами куновский образ «нормальной науки» и само понятие о парадигме. Смысл этого понятия в том, чтобы выделить образец деятельности, сплачивающий всех ис­следователей в одно общество. Куновская концепция, вызвавшая широкий резонанс в историко-научных исследованиях, справедливо подвергалась критике за отщепление внутренней логики развития науки от воздейст­вующих на нее социально-экономических факторов, а также за отрицание преемственности между различными стадиями в ста­новлении научного знания.
}

Психологические системы как «супертеории»

В развитии психологии имеется одна особенность, побудивший историков ввести в описание этой науки наряду с характеристикой ее фактов и теорий понятие о системах. Психологические системы трактуются как «супертеории». Их возникновение ряд авторов сиязывает с теоретической незрелостью психологии. «Наука воздерживается от спекуляций, которые не были бы пронизаны и упрочнены фактами. Но в науке психологии в целом недоста­точно фактов, чтобы образовать «единую прочную систему»»,— писала в 1933 г. американский психолог Эдна Хайдбредер. Про­цитировав через 40 лет это суждение, американские психологи Мельвин Маркс и Вильям Хиликс отмечают, что оно все еще остается в силе. По мнению этих авторов,' функция системы — «директивная»: система указывает психологу, с какими объек­тами и какими методами ему работать. Сама по себе характеристика систем как «супертеорий» является сугубо описательной и не раскрывает ни их происхож­дения, ни их роли в прогрессе научно-психологического позна­ния. Понятие о системе соотносится с понятием о школе как объ­единении ученых, следующих предписаниям этой системы в про­тивовес другим школам или научному сообществу в целом. Конфронтация альтернативных концепций необходима для нор­мального роста науки. Однако в ситуации противостояния систем каждая из них утверждала свой особый предмет иссле­дования и свой способ его разработки. Тем самым утрачива­лось единство изучаемой области. Нельзя было более говорить о психологии в единственном числе. «Психологии 1925 года», «Психологии 1930 года» — так назывались изданные Марчесоном книги. В ту пору было много психологии и число их продолжало расти. Столь необычная картина, казавшаяся свойственной одной только психологии, утратила видимость уникальности после того, как американский историк физики Томас Кун выдвинул учение о парадигме.
}

«Контекстный» подход

Многие факты (например, одновре­менное открытие какого-либо феномена или закона несколькими исследователями независимо друг от друга, факт «преждевремен­ных открытий», т. е. открытий, получивших признание лишь в следующую эпоху, и др.) говорят о том, что ход научных идей подчинен объективной закономерности, что отдельный уче­ный—представитель своего времени, он ограничен в своих творческих порывах «интеллектуальным климатом» своей эпохи. Открытие не может произойти без подготовивших его идей. Оно также не может оказать влияние на научный прогресс без бла­гоприятной для его восприятия социальной и культурной атмо­сферы. Какова же в таком случае функция отдельных личностей, именами которых принято обозначать теории (трехкомпонент-ная теория цветного зрения Юнга — Гельмгольца), открытия (открытие Павловым закономерностей образования условного рефлекса), школы (структурная школа Титченера), направле­ния (фрейдизм) и т. д.? Один из главных сторонников «контекстного» подхода, аме­риканский психолог Э. Боринг, считает, что история науки должна придерживаться взгляда, высказанного Львом Толстым, который в «Войне и мире» назвал великих людей «рабами исто­рии». Их имена лишь ярлыки, нужные для того, чтобы разли­чать эпохи, школы, направления, важные исторические эпизоды. По мнению Боринга, «контекстный» подход позволяет утвердить применительно к эволюции познания принцип детер­минизма как незыблемый постулат любого объяснения, претен­дующего на научность: «контекст», «дух времени», а не личность порождает и определяет движение научной мысли. Другой американский психолог, Шульц, считает, что оба подхода к историческому процессу—«персоналистский» и «кон­текстный» («натуралистский»)—дополняют друг друга. «Исто­рия не оставляет сомнений в том, что имеются великие люди, но имеются также и великие события. Оба ряда переплетаются и влияют друг на друга. Представляется, однако, что дух вре­мени играет более важную роль, ибо, каким великим ни был бы человек, если он слишком далеко отстоит от климата времени, он и его прозрения погибнут безвестно» . Концепция «контекста» не имеет серьезного объяснитель­ного значения из-за неопределенности ее основных понятий: «интеллектуальный климат», «дух времени», «социокультурная атмосфера», «психосоциальная матрица» (Боринг считает, что вместо термина «дух времени», предложенного Гёте, целесообразно применить оборот: «психосоциальная матрица». «Общая сцена научного действия — психосоциальная матрица»). Она не выводит за пределы констатации того, что научное достижение коррелирует с социально-психологическими обстоятельствами, к которым Бо-ринг относит следующие: взаимодействия между людьми, между мыслителем и его воспоминаниями, навыками его ума. Обращение к столь неопределенным детерминантам не продви­гает нас вперед ни в понимании движущих сил развития науч­ной мысли, ни в понимании ее объективной исторической логики. Ведь смена одного контекста другим не влечет за собой исчезновения научного результата, имеющего основания также в свойствах самого знания, объясняемых теорией отра­жения. Неудовлетворенность «контекстным» подходом породила по­пытки найти другие способы интерпретации истории психоло­гического познания. Смысл этих попыток сводится к выявлению его стабильных регуляторов. Принцип «контрастирующих пар». Первые попытки открыть общие линии в движении психологических идей выразили схемы, согласно которым этому движению свойственна полярность. Воспользуемся термином, предложенным американским истори­ком Робертом Уотсоном, и назовем такую трактовку принципом «контрастирующих пар». Предлагались разнообразные «списки диад». Г. Мёрфи, на­пример, характеризует различие между общим обликом психо­логических исследований в 10—20-е годы нынешнего столетия по четырем «контрастирующим парам»: «структура — функция», «часть — целое», «качественное — количественное», «экспери­ментальное— генетико-статистическое», утверждая, что в 10-е годы доминировал первый член антитезы, в 20-е — второй (36). Проанализировав американские психологические журналы за 50 лет, Д. Брунер и Г. Олпорт обобщили материал в «диадах»: «рациональное — эмпирическое», «телеологическое — механиче­ское», «качественное — количественное» и др. Они сделали вы­вод, что главная тенденция состоит в возрастающем удельном весе второго термина каждой пары. Несколько позже, вновь обсуждая вопрос о психологических «антиномиях», Ол­порт разделил все теории на две группы: а) следующие прин­ципу детерминизма (бихевиоризм, кибернетика, учение об условных рефлексах, ортодоксальный психоанализ и др.) и б) акцентирующие ориентацию личности на свое будущее (пер­сонализм, экзистенциализм, феноменология, учение об уровне притязаний, самоактуализации и др.). За этим стоит «диада»: «детерминизм — телеология». От принципа «диад» отправлялся также Р. Уотсон в своей концепции «предписаний», которой мы дальше коснемся.
}

«Персоналистский» подход

Поскольку научные гипотезы, открытия, заблуждения имеют авторов, имена которых сохра­няет история, сложилось мнение, будто последней причинной инстанцией в развитии науки являются воля и разум («вспышки гения») отдельных личностей. Влияние этой концепции, восхо­дящей к Карлейлю с его «культом героев», сказалось и на историко-психологических работах. Однако даже те, кто говорит о «великих психологах» (вышедшая тремя изданиями книга американского историка Р. Уотсона называется «Великие психологи от Аристотеля до Фрейда»), пыта­ются выяснить обстоятельства, которые обусловили их величие, в не ограничиваться общим, бессодержательным представле­нием о спонтанном генерировании идей.
}

Диалектика

Познание реальности носит сложный и про­тиворечивый характер. Одним из проявлений диалектики позна­ния выступают кризисные ситуации и революции в науке. Психология также пережила ряд кризисов и революций. Вопрос о кризисах науки был специально изучен В. И. Лени­ным, показавшим на анализе революции в физике XX в. их философский и социальный смысл. Ленинские выводы дают ключ к пониманию кризисов психологии как науки, связанных с переходом от одной картины психической деятельности к дру­гой. В свете ленинских выводов отчетливо виден один из коренных недостатков историко-психологической работы в капиталистиче­ских странах — игнорирование зависимости движения научных идей от общественной практики, от конфронтации мировоззрений. Диалектика процесса познания (соотношение в нем абсолютной и относительной истин, инвариантного и вариативного, эволюци­онного и революционного) либо полностью выпадает из сферы исторического видения зарубежных исследователей, либо тракту­ется неадекватно исторической реальности. Резко выступает сла­бость позиции этих исследователей при переходе от описания к объяснению. Конечно, и описание никогда не может быть сво­бодно от предварительно принятой историографом методологи­ческой схемы, незримо регулирующей отбор и группировку фактов. Но при исторической реконструкции, когда мы обраща­емся к событиям, которые бессильны повторно вызвать к жизни, с тем чтобы удостовериться в правильности нашего представле­ния о них, роль интерпретации становится более ответственной, чем в экспериментальных науках. Длительное время в буржуазной историографии доминиро­вали два подхода: «персоналистский» и «контекстный».
}

Борьба материализма с идеализмом

Согласно марксист­скому учению, социальные коллизии отражаются в конечном счете в столкновении противоположных мировоззрений — мате­риалистического и идеалистического. Поскольку психология находится на стыке общественных наук и естествознания, в ней ярко выражено это столкновение. Материализм служит идей­ным двигателем идущей в недрах естествознания разработки различных областей явлений, в том числе нервно-психических. В. И. Ленин подчеркивал «неразрывную связь стихийного мате­риализма естественников с философским материализмом как направлением, давным-давно известным и сотни раз подтвер­ жденным Марксом и Энгельсом» С тех пор как на определенной стадии общественного разви­тия люди обрели способность к рефлексии, к анализу внутрен­него плана своего поведения, идеализм стал рассматривать мысль как особую, притом первичную, реальность. Свойства пси­хики он принял за нечто изначальное, ничем не определяемое и даже способное объяснить все остальное. Материализм искал общее между явлениями сознания и объективной действительно­сти, выводя первые из вторых. Именно ему научное исследова­ние психических актов обязано своими главными достижениями.
}

Роль практики

Признание того, что источник мысли от нее не зависит, делает несостоятельным утверждение, что ста­новление знания есть движение от понятия к понятию, идущее якобы из глубин человеческого ума (филиация идей). Взаимодействие с объектом — первейшее условие этого дви­жения. В марксизме сам объект оценивается под принципиально иным углом зрения, чем в предшествующих материалистиче­ских системах. Постижение реальности осуществляет не «чи­стое» мышление, созерцающее или конструирующее свои пред­меты, а социальные существа, которые способны изменять и творить мир идеально лишь потому, что изменяют его реально, на практике. Понятия о психических явлениях порождаются общественной практикой и вне ее причинно истолкованы быть не могут. Успехи психологии во все эпохи находились в прямой зави­симости от нужд практики, прежде всего медицинской и педа­гогической. Само ее превращение в самостоятельную науку было стимулировано практическими нуждами капиталистиче­ского производства, требовавшего наиболее эффективно исполь­зовать «человеческий фактор» (задачи обучения и отбора кадров, интенсификации труда и т. д.).
}

Принцип отражения

Принцип отражения означает, что построение научного знания по психике имело своим действительным объектом на протяже­нии всей истории психическую реальность как специфический способ взаимодействия человека с окружающей физической и социальной средой. Понятия о душевных, сознательных, бессознательных и дру­гих функциях, — это умственные модели, воспроизводящие с различной степенью адекватности то, что существует независи­мо от них.
}

Принцип историзма

Он требует «не забывать основной исторической связи, смотреть на каждый вопрос с точки зрения того, как известное явление в истории возникло, какие главные этапы в своем развитии это явление проходило, и с точки зре­ния этого его развития смотреть, чем данная вещь стала теперь»
}

Архив

}

Психологическое познание (часть 2)

В XX в. можно выделить несколько периодов обострения интереса к прошлому психологии, путям ее развития. Таковыми были: начало 10-х, конец 20-х — начало 30-х, начало 60-х годов. Эти годы являлись для развития психологии переломными. Они характеризуются важными идейно-теоретическими сдви­гами.

Психологическое познание

Психологическое познание столь же древне, как сам человек. Он не мог бы существовать, не ориентируясь в мотивах пове­дения и свойствах характера своих ближних. Переход от эмпи­рических к теоретическим представлениям был связан с укреп­лением принципа всеобщей зависимости наблюдаемых явлений от естественных причин. Этот принцип, названный детерминиз­мом, придал объяснению психики научный характер.